История рыболовного промысла на Ильмене насчитывает многие тысячи лет, так что времени для того, чтобы научиться ловить рыбу, у наших предков было достаточно. Археологи находят орудия рыболовства на неолитических стоянках по берегам озера, в языческих могильниках, в культурных слоях средневекового Новгорода.
В вечевой республике рыбный промысел наряду с торговлей был самым популярным занятием. Рыбу ловили бояре и ремесленники, монахи и крестьяне, старики и отроки. Но если для горожан рыбная ловля была развлечением или приварком к столу, то для жителей многих приильменских сел и деревень рыбный промысел становится основным занятием. Именно в таких селах копился самый ценный профессиональный опыт, создавались собственные технологии, возникали коллективные навыки, передаваемые от поколения к поколению. Многое из этого живет и сейчас. Мало сказать, живет – работает!
Ильмень ничего не отдает даром. Взамен он требует от промысловиков тяжкого труда, бесстрашия, стоического терпения, железного здоровья, сметливого ума и всяческих познаний о той жизни, которая происходит под слоем воды или под толщей льда.
Вот тогда он становится воистину щедрым!
Рыбацкое село Взвад упоминается уже в летописях тринадцатого века, но есть основания полагать, что оно постарше самого Господина Великого Новгорода. Здесь проходил легендарный путь «из варяг в греки», и Взвад был на нем одновременно маяком, лоцманом, дорожной станцией и торговой лавкой. Но главным занятием местных жителей, всегда была и остается рыбная ловля.
Рыбный промысел на озере всегда был накрепко связан с временами года. Весной, как говорят старики, рыба сама «ищет сеть». Пути ее хода давно и досконально изучены, и ловцы точно знают, где ставить снасти. По земской статистике в конце девятнадцатого века вокруг Ильменя выставлялось не меньше сорока тысяч мереж!
Летом в промысловой ловле на Ильмене наступало затишье. У крестьян иные заботы: пашня, сенокос, многие уходили на заработки. К концу лета начинали ловить снетка особыми мелкоячеистыми сетями – «ризцами». Но самый лучший лов на Ильмене – осенний. Начинался он около Ильина дня, (то есть 20 июля по старому стилю), и длился вплоть до замерзания озера. По той же земской статистке в конце девятнадцатого века в озере одновременно промышляли от двух до трех тысяч рыбаков на трех-четырех сотнях лодок.
Самая добычливая снасть по осени – огромные двойные невода-«баламуты». Это фирменная снасть взвадских рыбаков, которая мало поменялась за века, разве что на лодках теперь стоят моторы да сети стали капроновыми.
Устрекские рыбаки предпочитали ловить плавными сетями-двойками. Это когда две соймы, поставив паруса, с вечера и на всю ночь пускаются по ветру, влача за собой плавную сеть – нечто вроде небольшого трала.
Зимний лов – второй по добычливости после осеннего, однако по трудоемкости он первый. Рыбаки полушутя-полусерьезно клянут изобретательного предка, придумавшего на их голову такую тяжелую работу. В основе своей подледный лов тоже мало изменился: только пешню и ворот заменили механический бур и лебедка.
Лов на Ильмене всегда был артельный. К этой форме коллективного труда ловцы пришли естественным путем, добывая из воды живую пищу с помощью большой, тяжелой снасти. Менялись времена, менялась и артель, но в главном все осталось по-прежнему.
Кроме больших артелей были на Ильмене и малые. К примеру, ловцы снетка объединялись на время лова в товарищества по 6 человек. Плавными сетями управлялись четверо. Мережи были индивидуальной снастью. Но в каждом случае, количество ловцов определялось не чьей-то начальственной волей, а чисто производственной необходимостью.
В артели, ловящей неводом-двойником, обычно объединялось двадцать человек. Во главе артели стоял «ватаман», он же «большак». Ближайший помощник ватамана именовался «другий», два самых сильных, сноровистых рыбака, орудующих кольями, назывались «колешные». У каждого ловца артели имелись свои точно обозначенные обязанности, своя зона ответственности.
Обыкновенно на Луку-евангелиста, то есть 18 октября по старому стилю, артели уговаривались с ватаманами насчет ловли будущей осенью. Все желающие собирались у своего будущего вожака, который выбирал тех, кто ему люб. Перед образом зажигалась лампада, все вставали и молились Богу, давая клятву быть во всем послушными ватаману. В ознаменование этого события выпивалось не менее полуведра водки. Сохранялись и другие обычаи, завещанные еще языческой стариной: окуривание неводов, переход всей артели перед первым выходом на ловлю через огонь.
Ватаманом всегда выбирали лучшего, опытнейшего рыбака. Он владел всеми тонкостями лова, обладал таинственным рыбацким чутьем, знал озеро вдоль и поперек, не терялся в сложной, порой смертельно опасной ситуации. Лучших ватаманов чтили и долго помнили, плохих артель спихивала быстро и бесцеремонно, потому как слишком многое от них зависело.
Такие понятия, как «кредит», «подряд», «хозрасчет», предстающие для нас как некое современное изобретение, исправно действовали на Ильмене целыми столетиями. Исстари артель брала у местного лавочника авансовый кредит под предстоящие расходы на снасть, на фураж, провизию, а в конце года расплачивалась из прибыли. Заработок рыбака зависел не от каких-то искусственных показателей, а от главного — от улова.
Транспортировкой рыбы от озера до рынков занимались особые посредники, которых называли рыбаками, тогда как сами рыбаки в старину именовались ловцами. От посредников требовалось много неустанных хлопот, специальных знаний и навыков. Они должны были уметь определить живучесть рыбы, бросая в садок зажженную спичку. Если к спичке бросается сразу с десяток рыб, значит, она хорошо выдержана и может смело прожить в неволе всю зиму. Еще надо было отделять щук и судаков, способных ранить других рыб.
Много рыбы везли в Санкт-Петербург в так называемых «живорыбках». Носовая и кормовая часть этого судна были снабжены водонепроницаемыми отсеками, в бортах были вырезаны продольные щели, через которые поступала свежая вода. Около Семеновского моста прямо под открытым небом действовала рыбная биржа, где совершались оптовые сделки. Столичные гурманы всегда отличали ильменскую рыбу за особый вкус. В самом Зимнем дворце августейшее семейство по постным дням вкушало серебряными ложками ильменскую уху, разлитую в тарелки с двуглавыми орлами.
А рынок сбыта продолжал расширяться. Ильменский судак шел по железной дороге в Варшаву, где повара превращали его в знаменитого «судака по-польски». В еврейских кварталах польской столицы нарасхват шла ильменская щука. Из нее готовили «гефилте фиш» (фаршированную рыбу) – любимое блюдо еврейской кухни.
Часто подавали ильменскую рыбу в зеленом деревянном особнячке на окраине Старой Руссы, где обитало семейство Достоевских. Отобедав, хозяин дома с новыми силами садился писать «Братьев Карамазовых», ведь рыба, как известно, способствует напряженной умственной деятельности.
Впечатляющую картину являл собой рыбный рынок в Новгороде. Каждое утро сюда устремлялись из озера рыбацкие суда со свежим уловом. Возле Юрьева монастыря их подстерегали забредшие по пояс в воду перекупщицы. Совершался моментальный обмен: «вино на рыбу» и, перекупщицы рысью мчались с корзинами в руках торговать на городской рынок.
Берега Волхова, от Великого моста до пароходной пристани, были запружены лодками, садками и плотами. Прямо на пристани рыба сортировалась, раскладывалась по ящикам и корзинам.
В советское время государство фактически монополизировало рыбный промысел. Вместо многочисленных артелей право ловить рыбу в Ильмене имели только три рыболовецких колхоза: «Красный Рыбак», имени Ленина и «Красная искра». Народ в рыбацких селах жил хоть и бедновато, но все же лучше, чем в прочих полунищих новгородских деревнях, кое-кто успел обзавестись даже личными «Жигулями». Устрекский колхоз имени Ленина и вовсе вышел в миллионеры, правда, не за счет рыбы, а благодаря развитому животноводству.
Но вот что удивительно, рыбы в Ильмене колхозы ловили много, а в магазинах нам предлагали только мороженого хека. Рыбаки были, в сущности, отлучены от результатов своего труда. Не получая достойной оплаты, они тайно продавали рыбу на сторону, обычно за водку. Пьянство приобретало все более угрожающие размеры. Доставалось и озеру. В погоне за планом колхозы стали применять электротралы, бессчетно губя молодь. Немалая часть улова пропадала из-за бесхозяйственности и отсутствия холодильников, также как пропадала в те годы добрая половина собранного руками горожан урожая.
Катастрофа назревала, и она случилась в конце восьмидесятых. Вместе с властью рухнули многие колхозы и совхозы, включая рыболовецкие. Обезлюдели поля и фермы, на Ильмене прекратился лов большими неводам. Миновали лихие девяностые, потом никакие «нулевые». Жизнь все поменяла. Вместо трех колхозов, которым раньше принадлежала монополия на лов рыбы в Ильмене, появилось много малых артелей в статусе крестьянских хозяйств.
Перемены в промысле повлекли за собой и перемены на местных рынках.
Сюды вернулось рыбное изобилие. Ильменские лещи, судаки, щуки, лини, окуни, налимы, караси соперничают за покупателя дарами других озер и морей.
Рыба есть на любой вкус и на любой кошелек. Вам ее не просто продадут, а еще и почистят, выпотрошат и учтиво поблагодарят за покупку.
И последнее. Когда задумываешься о том, какие люди питались ильменской рыбой, в голову приходит парадоксальная мысль. Помнится, профессор Мечников любил говаривать: «Еда – это самое интимное общение человека с окружающей средой». Еще говорят: «мы есть то, что мы едим». Тогда получается, что все люди, которые когда-либо употребляли пойманную в Ильмене рыбу, становились частью некого братства, объединяющего тысячи и тысячи самых разных людей, включая императорскую семью, гениального русского писателя Достоевского, варшавского еврея и простого мужика.